В лабиринте секретных служб - Страница 91

Для того чтобы получить этот документ, Томас, не умолкая, говорил целый день в отеле «Лютеция». Оберет Верте наконец, покачал головой:

— Ливен, вы являете собой венец нашего отделения Абвера. Как будто нам не хватало именно такого парня.

В этот критический момент Томас получил совершенно неожиданно поддержку. Майор Бреннер, ранее подозревающий Томаса во всех смертных грехах, а затем ставший его восторженным почитателем, вмешался в разговор:

— Если мне будет позволено заметить, зондерфюрер Ливен в случае с «Макки Грозан» предложил необычные методы, и благодаря им мы имели успех.

Прилежный маленький Бреннер поверх очков посмотрел на свое левое плечо, украшенное майорским погоном.

— Если Ферро расколется…

— Он сделает это, если я доставлю девушку в Лиссабон, — сказал Томас и посмотрел на Бреннера.

— И кто тогда знает, какую рыбу мы поймаем, герр оберет, — закончил фразу майор. У него захватило дух примысли, что, если эта афера Томаса увенчается успехом, он получит внеочередное звание подполковника.

Наконец, Верте согласился.

— Ну, хорошо, вы получите ваше удостоверение, но приказываю: вы сопровождаете даму до Марселя, сажаете ее в самолет и возвращаетесь. Мне не хватает еще, чтобы СД получила сведения о том, что абвер способствует бегствуза границу активного борца французского Сопротивления.

Майор Бреннер восхищенно смотрел на Томаса. «Вот парень! Гений!» В душе он решил по возможности стать таким же.

За пять минут до отправления в купе постучал проводник Эмиль, чтобы поставить бокалы для шампанского. «Войдите», — крикнул Томас. Эмиль открыл дверь. Он должен был широко распахнуть ее, чтобы освободить проход для высокой, худой дамы. Он шла мимо открытой дверикупе, в котором находились Томас Ливен и Ивонне, на ней была форма штабехауттфюрерин трудового фронта. Ее бесцветные волосы были узлом уложены на голове, на груди форменного кителя сиял золотой значок члена НСДАП, на воротнике блузы была приколота брошь в виде свастики. Штабехауттфюрерин Мильке носила коричневый костюм, коричневые чулки и коричневые туфли без каблуков. Взглянув в купе, она узнала человека, с которым поспорила несколько недель назад.

— А, бокалы, — обрадовался Томас. — Оставьте их, бутылку я открою сам.

Они выпили с Ивонне по бокалу. В этот момент в купе вошли унтер-офицеры, проводившие проверку документов у пассажиров. Ивонне полностью контролировала свое поведение. Немцы были очень вежливы. Они посмотрели документы и, пожелав доброго пути, удалились.

— Ну, — сказал Томас, — все идет как по маслу. Солдаты направились к штабехауттфюрерин, пославшей их в спальный вагон проверить документы в купе № 17 и ожидавшей результата. Один из них доложил:

— Документы в порядке, штабехауттфюрерин. Оба из Абвера Парижа — некий Томас Ливен и некая Мадлен Носль.

— Мадам Носль, так, так, — повторила партайгеноссе Мильке. — Оба из абвера Парижа. Спасибо. — Она смотрела вслед поезду, и злая улыбка застыла на ее строгих губах. Последний раз штабехауттфюрерин так улыбалась в августе 1942 года в Берлине, на одном из приемов в рейхсканцелярии, когда Гиммер рассказывал анекдот о поляках.

— После бутылки «Клико» Ивонне утратила страх. Разговор стал веселее. Оба смеялись. Вдруг Ивонне перестала смеяться, посмотрела по сторонам и встала. Томас хорошо ее понимал. Однажды он уже оскорбил ее. Ни одна женщина такого не забывает и ни одна не желает, чтобы это повторилось. В 3.30 они попрощались. «Это к лучшему, — подумал Томас, — а так ли это?» Он был слегка навеселе, и Ивонне казалась особенно красивой. Когда он на прощание поцеловал ей руку, она отшатнулась от него и принужденно рассмеялась. Томас пошел в свое купе, разделся и принял душ. Он надел английские брюки. В это время локомотив резко затормозил и начал описывать кривую на повороте. Потеряв равновесие, Томас ударился в дверь, соединяющую оба купе, влетел в него и очутился на кровати, на которой лежала Ивонне. О Боже, — вскрикнула она.

— Извините, пожалуйста, я это сделал не умышленно, — оправдывался Томас. Пожелав ей доброй ночи, он пошел к двери. В этот момент Томас услышал ее потеплевший голос:

— Подождите! — Глаза Ивонне казались очень темными. Рот был полуоткрыт. Ее голос еле звучал. — Эти шрамы… — Она рассматривала его обнаженную грудь. Черезвсю грудь шли три шрама необычного вида. — Они остаются после удара металлической спиралью, обтянутой резиной.

— Это случилось при несчастном случае. — Томас отвернулся и непроизвольно закрыл шрамы рукой.

— Вы лжете. У меня был брат. Его дважды арестовывало гестапо. После второго раза брата повесили. В первый раз его пытали, и когда он вернулся домой, у него были такие же шрамы. А я вас ругала, подозревала…

— Ивонне… — Он подошел к ней. Губы прекрасной женщины целовали шрамы, оставшиеся от ран. Они обнялись. Заполнившая их нежность прогнала стыд и воспоминанияо прошлом. Раздался гудок локомотива, постукивали колеса, и мелодично позванивала ваза с красными гвоздиками.

Все быстрее и быстрее катился по полосе в аэропорту «Марсель» самолет со свастикой на борту. Моросил мелкий дождь. У широкого окна стоял Томас Ливен. В самолете находилась Ивонне. Она летела в Мадрид и оттуда в Лиссабон. Только одну ночь они любили друг друга, и теперь, когда самолет скрылся в облаках, Томас чувствовал себя одиноким, покинутым и постаревшим. «В ее объятиях, — думал он, — я впервые за много месяцев не думал о Шанталь. Но мы не можем быть вдвоем в такое время, которое отрывает любящих друг от друга или даже убивает их. Всего тебе хорошего, Ивонне, пожалуй, мы не увидимся больше». Но в этом он ошибался.