Дверь в ванную была открыта. В ней мылся Томас.
— Жан!
— Доброе утро, бестия, — ответил Томас. Почти падая, она подошла к нему:
— Как, что ты делаешь здесь?
— Пытаюсь намылить спину. Может быть, ты будешь любезна и поможешь мне это сделать?
— Но… Я не понимаю, что ты хочешь сказать? Они ведь тебя застрелили. Ты мертв.
— Если бы я был мертвым, я бы не пытался намылить себе спину, что за бессмыслицу ты несешь.
Он дал ей мыло.
— Расскажи мне немедленно, что случилось? Угрожающе тихо Томас ответил:
— Положи мыло на место. После этого ты получишь порку. Видит Бог, до сих пор я не бил ни одну женщину. Но с тобой я нарушу мои святые принципы. Мой мне спину, пока я окончательно не рассвирепел.
Шанталь с восхищением рассматривала его.
— Понемногу я понимаю, как надо с тобой обращаться, — проговорил Томас, улыбаясь.
— Что произошло, Жан? — спросила она тихо. — Расскажи мне.
— Надо говорить: «Расскажи, пожалуйста».
— Пожалуйста, Жан, пожалуйста!
— Уже звучит лучше. Потри выше, левее, сильнее. Итак, после того как эти двое увели меня, мы поехали…
Сименон и Дебре повезли Томаса в гавань. Ледяной ветер продувал насквозь узкие переулки старых кварталов Марселя. На улицах не было ни души. Дебре вел машину. Сименон занял место рядом с Томасом, держа пистолет в руке. Все молчали. У «Санитарного инспектора» Дебре повернул направо к Тулузскому спуску и проехал мимо собора Святого Бенедикта в направлении площади Джульетты. Черную, застывшую в темноте громаду рынка он объехал по бульвару де Дюнкерк. «Форд» пересек железнодорожные рельсы и остановился у мола «А». «Выходи!» — скомандовал Сименон. Томас не спеша вылез из салона автомашины. Его охватил осенний снежный шторм. Пахло рыбой. Редкие фонари раскачивались на ветру. Раздалась сирена корабля. В руках у Дебре был пистолет. Он махнул им. Томас двинулся в указанном направлении. Темная вода поблескивала в лучах луны, на небольших волнах отсвечивали пенные гребешки. Позади себя Томас слышал шаги полковников. «Хоть бы они не споткнулись, ведь пальцы у них на спусковых крючках. В таких случаях может легко произойти непоправимое». Трое все дальше удалялись по молу в сторону моря. «Кто здесь упадет в воду, очень долго останется необнаруженным», — пронеслось в голове Томаса. «Стоять!» — скомандовал Сименон. Томас остановился. «Кругом», — услышал Томас голос Дебре и повернулся лицом к французам. На башне кафедрального собора Марселя пробили часы. В это мгновение заговорил Сименон. «Уже без четверти одиннадцать, шеф. Мы должны спешить. В одиннадцать нас ждет мадам». Томас перевел дыхание, на его лице вновь появилась улыбка облегчения, и он деликатно закашлял, когда услышал голос одного полковника, обозвавшего другого полковника круглым идиотом.
— Не злитесь на него, он хотел, как лучше, — обратился Томас к Дебре. — Сименон однажды поставил меня в крайне тяжелое положение перед одним немецким обер—лейтенантом. И все же он отличный парень. — При этих словах Томас похлопал пораженного Сименона по плечу. Дебре спрятал свой пистолет и отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
— Кроме того, господа, я сразу понял, что вы хотите меня сильно запугать и таким образом заставить меня снова работать на вас.
— Как вы пришли к этой мысли? — удивился Сименон.
— Когда я услышал песню в исполнении Жозефины Беккер, я понял, что месье Дебре участвует в этом деле. И сказал себе: если майор Дебре, извините, полковник, примите поздравления с повышением в чине, прибыл из Касабланки, то вовсе не затем, чтобы присутствовать при моем печальном конце. Верно?
Дебре повернулся к нему и, кивнув головой, сказал:
— Да, трижды проклятый немец.
Не пора ли нам оставить это негостеприимное место? Здешний запах раздражает меня, — продолжал Томас — Кроме того, мы не можем заставлять ждать женщину. А мне хотелось бы еще заехать на вокзал.
— Что вам еще надо? — спросил Сименон.
— Там ночью работает цветочный магазин, и я хочу купить для мадам орхидеи.
Жозефина Беккер показалась Томасу прекраснее, чем раньше. Она приняла его в своих апартаментах в гостинице «Принц Орлеанский», расположенной на главной улице Марселя. Черно-синие волосы были уложены на ее голове короной, в ушах висели огромные белые серьги. Темная кожа блестела, как бархат. Целуя мадам руку, Томас обратил внимание на большое бриллиантовое кольцо в форме розы. Поблагодарив за орхидеи, она предложила Томасу сесть к столу и обратилась к Дебре:
— Открой, пожалуйста, шампанское.
Они были втроем. Дебре отослал Сименона с каким-то поручением. Томас с интересом осмотрелся. В салоне висело огромное зеркало и стоял рояль, заваленный нотами. На стене была афиша:
...«ОПЕРНЫЙ ТЕАТР МАРСЕЛЯ.
ЖОЗЕФИНА БЕККЕР В „КРЕОЛАХ“.
ТРЕХАКТОВОЙ ОПЕРЕ ЖАКА ОФФЕНБАХА.
ПРЕМЬЕРА 24 ДЕКАБРЯ 1940 ГОДА»
Полковник Дебре наполнил хрусальные бокалы.
— Предлагаю тост за женщину, которой вы обязаны своей жизнью, герр Ливен.
Томас склонился в низком поклоне перед актрисой:
— Я всегда чувствовал, что вы, мадам, понимаете мой образ мышления и действий. Вы женщина и, следовательно, ненавидите насилие, войну, кровопролитие и убийство еще в большей степени, чем я.
— Конечно, — ответила она, — но я люблю свою страну, а вы принесли ей большой ущерб, уничтожив списки агентуры.
— Мадам, разве бы я не причинил больший ущерб Франции, передав списки немцам? — спросил Томас.