Оставшись одни, оба сеньора не притронулись к еде. У Томаса было много дел. На столике у окна он положил рядом формуляр, изготовленный Лазарем, и письмо оботклонении просьбы заключенного Морвило с оттиском печати прокурора.
Вспоминая гениального художника Ренальдо Перейра, Томас принялся за работу.
Он взял горячую половину картофелины и приложил ее к оттиску печати. Через 15 минут он ее снял. На картофелине осталось зеркальное изображение печати.
— Сейчас последует главный трюк, — объявил Томас. Сила привычки заставила его несколько раз подернуть ртом. Это происходило уже помимо его воли.
— Дай мне свечу, Лазарь.
Из своего матраца Лазарь вынул свечу и спички, которые он украл в канцелярии. Эти предметы нужны были ему, чтобы удалить волосы с головы Томаса. Лазарь зажег свечу. Томас откусил осторожно краешек картофелины и поднес огонь свечи, чтобы ее подогреть.
Специалисты называют это «сделать колокол», — объяснял он свои действия удивленному Лазарю, — картофель нагревается, оттиск сыреет. Еще пару секунд, теперь…
Элегантным движением Томас приложил картофелину с серым теплым оттиском на формуляр об освобождении. 15 минут, слегка нажимая, он держал картофелину, а затем поднял ее. На положенном месте красовалась печать.
— Фантастично! — прошептал Лазарь.
— Теперь давай пообедаем, — предложил Томас, — остальное сделаем потом.
После обеда Томас вложил постановление об освобождении Лазаря в конверт, принесенный горбуном из канцелярии, и заклеил его. Этот конверт Лазарь положил в послеобеденную почту начальника тюрьмы.
— Теперь все идет по плану, — сказал Лазарь, вернувшись в камеру. — Начальник отослал постановление в бюро. Там утром составят документ об освобождении и, как подсказывает мой опыт, около 11 часов тебя вызовут. Это означает, что сегодня я должен удалить твои волосы.
Стрижка продолжалась полчаса, но это были самые страшные 30 минут в жизни Томаса.
С обвязанной головой он сидел перед Лазарем, в правой руке Лазарь держал свечу, которой сжигал его волосы до самых корней. Левой рукой он держал мокрую тряпку, которой промокал кожу черепа, чтобы ее не повредить. Делал он это с быстротой молнии. Однако иногда недостаточно осторожно. Томас стонал от боли.
— Кто хочет свободы, тот должен страдать, и этот закон нельзя изменить, — подбадривал его Лазарь.
Наконец мучения были окончены.
— Как я теперь выгляжу? — спросил потрясенный Томас.
— Если засунешь за щеки хлебные шарики и будешь подергивать ртом, то точно, как я, — гордо ответил Лазарь.
В эту ночь оба спали плохо. Утром незнакомый надзиратель принес завтрак. Было воскресенье 16 ноября 1940 года, а по этим дням, как мы уже говорили, дружелюбный надзиратель Хуан имел выходной. Это было известно Лазарю, поэтому он не случайно указал в постановлении дату 16 ноября, воскресенье.
Лазарь взял у надзирателя поднос с завтраком. Томас храпел на своих нарах, укрывшись с головой. После завтрака Лазарь принял три таблетки снотворного и лег на нары Томаса. Томас надел пальто и в течение двух часов проводил сам с собой генеральную репетицию. Потом он засунул в рот хлебные шарики, между пальто и рубашкой подвязал подушки, чтобы не сползал горб, и стал ждать.
В 11 часов вновь появился надзиратель. Лазарь спал, укрывшись с головой. В руках надзирателя был ордер на освобождение.
— Лазарь Алькоба!
Приседая и подергивая ртом, Томас поднялся с нар.
— Слушаюсь!
— Вы Лазарь Алькоба?
— Так точно!
— Что случилось с другим? Он все еще спит.
— Очень плохо спал ночью, — пояснил Томас.
— Вы свободны!
Томас схватился рукой за сердце и бессильно опустился на нары, изображая охватившую его слабость.
— Я всегда знал, что правда восторжествует, — проговорил он.
— Перестаньте болтать и следуйте за мной.
Томас шел за надзирателем через длинные коридоры и переходы в канцелярию тюрьмы. Железные двери открывались и закрывались за ним. Ходьба на полусогнутых ногах стала причинять ему боль.
«Только бы не началась у меня судорога, тогда я не выдержу», — мелькало у него в голове. Лестница вверх, лестница вниз. Снова длинные коридоры. Надзиратель внимательно посмотрел на Томаса: Вам жарко, Алькоба, снимите пальто. Вы весь в поту.
— Нет, нет, спасибо. Это от волнения. Мне, наоборот, холодно.
Наконец, они пришли в бюро освобождения. Деревянный барьер делил комнату на две части. За барьером находились три чиновника. Перед барьером стояли еще два заключенных, подлежащих освобождению.
Томас обратил внимание на то, что чиновники не спешили, что перед барьером не на что было сесть. Боль в коленках становилась все нестерпимее. Без пяти 12 часов чиновники закончили с освобождением двух заключенных. Перед глазами Томаса поплыли огненные круги, казалось, он потеряет сознание от боли, поднимающейся от колен по всему телу. Бессознательно он облокотился на барьер.
«О Боже, какое облегчение, какое блаженство!» — подумал он.
— Эй, ты там, — закричал самый маленький из чиновников, — убери лапы с барьера. Не можешь постоять несколько минут, как положено, ленивая свинья.
В то же мгновение его пронзила острая боль. «Только бы не потерять сознание. Тогда они снимут пальто и обман обнаружится».
— Извините, сеньоры, — сказал Томас и убрал рукис барьера.
Он не потерял сознание. Чиновники подумали, что заключенный от волнения испытывает приступ слабости. Ему дали стул. В половине первого два чиновника ушли обедать, третий стал оформлять Томаса.